— Уговор был ясный, за нарушение наказание только одно.
Ноздря понял, что его уж ничто не спасет, а потому попытался выхватить пистоль. Хм. А хорошо все же он натренировал парней, ей-ей никто из местных не сравнится с ними по ловкости обращения с оружием. Для шлифовки навыков нужен еще боевой опыт, что позволит действовать более хладнокровно, но и сейчас очень даже неплохо. Но Ноздре это не помогло. Виктору не нужно извлекать кольты: нож скользнул в ладонь и был прикрыт кистью с самого начала разговора, осталось только взмахнуть рукой — и бузотер уже валится на сено, которым засыпан пол в конюшне постоялого двора, где, собственно, все и произошло.
— Кот, позови хозяина. Остальным — выводить лошадей.
Все подчинились молча, без тени неповиновения. А что такого? Уговор и впрямь был и все сказанное — правда, так что остается только следовать приказу.
И этот молча повинуется. Ну уж нет!
— Зван, задержись.
Вот как. А атаману палец в рот не клади. О том, что Зван науськивал Ноздрю, в той или иной степени знали все, потому как постоянно хорониться, коли они все время вместе, не так просто. К тому же покойный имел несколько робкую натуру, так что готовить его пришлось долго. Ну и как все это сделать, чтобы никто не видел? И сейчас всем было ясно: атаман догадывается, кто вложил в уста бузотера те слова. Но догадываться и знать — это разное, поэтому оставшийся и жив. Вот только это уж во второй раз получается, у него непонятки с атаманом. Третий раз станет последним, в этом никто не сомневался.
— Молчи и слушай, — когда они остались одни, заговорил Виктор. Его собеседник покорно склонил голову. — Кто науськал Ноздрю, я ведаю. Не знаю точно, но догадываюсь, и мне этого достаточно. Решил прощупать почву? Запомни: если я хотя бы заподозрю, что ты что-то еще умыслил, — тебе не жить. Если умыслит кто-то другой, даже если ты неповинен, — тебе не жить, попробуешь сбежать и затеряться — я все брошу, отправлюсь на поиски со всей ватагой, непременно найду — и тебе не жить.
— Но если я и впрямь ни при чем буду? — севшим голосом проговорил Зван.
— Сам пресекай, учи парней уму-разуму, вертись как хочешь. Я тебя упреждаю во второй раз, и он последний. — Замыслит Зван что-нибудь или нет, уже не имеет значения: все видели, чем кончил тот, кто повелся на его слова. Теперь пусть ищет дураков, готовых поддержать его.
А вот и трактирщик.
— Вы звали, господин Виктор?.. О господи!
— Да, господин Франсуа. Тут такое дело, вопрос чести. Двое поспорили, и один проиграл. Я надеюсь, вы сможете позаботиться о теле, а также о коне и снаряжении покойного, чтобы они дождались нашего возвращения. Это вам за беспокойство. — Виктор передал трактирщику деньги.
— О, разумеется, все будет в лучшем виде, не волнуйтесь. Но я могу надеяться, что все было именно так, и никак иначе? Это ведь не убийство?
— Что вы, господин Франсуа! Клянусь, все именно так и было, вы можете спросить моих людей. Все, как и положено, согласно правилам чести: вызов, секунданты, выбор оружия, по этому поводу можете даже не сомневаться.
— У меня нет причин не доверять вам, господин Виктор. Не волнуйтесь, я все устрою самым лучшим образом.
Уже через минуту ватага выметнулась за ограду и помчалась по дороге. Только теперь их было девять, и снова служители закона палец о палец не ударили, чтобы уменьшить численность разбойничков, сделал это один из них. Но кто об этом узнает? Это знают лишь ватажники, но трясти языком, словно помелом, у них не принято, а вот выводы правильные они сделали, Виктор это видел отчетливо, хотя все и прятали глаза.
Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Разворошили-таки осиное гнездо, знатно так разворошили. По второстепенной дороге движется патруль из десятка драгунов. О том, что творится на центральных трактах, лучше и не задумываться. Движутся грамотно, с передовым дозором. Приблизились к кромке леса. Четверо спешиваются и идут дальше пешком в качестве бокового охранения. Немного выждав, вслед отправляются остальные с оружием на изготовку, ведя в поводу коней товарищей. Все верно, передовому дозору в лесу делать нечего, его функции выполняют двое фланговых, выдвинувшиеся вперед и в стороны. Как видно, командир опытный.
Что ж, он добился чего хотел, теперь нужно было приступать к новому этапу. Но сейчас стало куда опаснее: один неверный шаг — и на хвосте повиснет чуть ли не вся армия гульдов. Впрочем, грудь в грудь с ними сходиться никто не собирается. Наскок, укол, отскок — вот так, и никак иначе.
— Что скажешь, Горазд? — Когда патруль проехал, спросил своего первого зама Виктор.
Устроились они неплохо, спрятавшись на взгорочке, откуда было удобно наблюдать за опушкой леса, куда, собственно, и втянулся патруль.
— А что тут скажешь? По нашу душу.
— Твои предложения.
— Отправиться вслед и выследить. Где встанут на ночевку, там и прибрать.
— Экий ты резвый. Встал бы ты лагерем в чистом поле, коли тут полно постоялых дворов? То-то и оно. А оттуда их выковыривать — всех людей положим.
— Так а что же делать-то?
— А ничего. Готовить засаду и ждать. Они все равно обратно пойдут, если не сегодня к концу дня, то уж завтра наверняка, ведь не могут же они патрулировать всю дорогу. Нарезали ее на участки, вот они свой участок и отслеживают.
— Слушай, Добролюб, по-моему, Ноздря все же был прав. Растревожили мы муравейник, надо бы обождать. Пусть устанут в патрулях, будут не так осторожны, а тогда уж…
— Все верно, вот только есть одно «но». Я хочу, чтобы они от собственной тени шарахались, да и парней подмаслить надо. Есть одна идея, давно задумана.